— Возможно, он был более земным человеком, чем вам кажется.
— Он погиб еще до Дня всех святых, а сейчас уже почти Рождество, а Дракониха по-прежнему худая, как палка… Но она изменилась. Стала нервной и подавленной.
— А что будет с остальным имуществом Энди?
— Не знаю, этим занимается мистер Маус. Родители Энди живут где-то в северной части штата.
— А как другие антиквары к нему относились? Его любили?
Айрис задумалась.
— Все его уважали, но некоторые думали, что он слишком хороший.
— Что вы имеете в виду?
— Как вам объяснить… В этом деле нужно использовать любую подвернувшуюся возможность. Работаешь изо всех сил, а денег нет. Иногда мы едва можем уплатить за дом, потому что Си Си вкладывает деньги во что-нибудь глупое — как, например, эта пузатая печь. — Она вытерла рукавом мокрый лоб. — Так что если видишь возможность получить хороший куш, хватаешься за нее… А Энди всегда старался, просто из кожи вон лез, чтобы быть чистым, и осуждал тех, кто пытался заработать пару лишних долларов. Кому ж такое понравится? Но не печатайте про это в газете. В целом Энди был чудесным человеком. Таким внимательным, заботливым!
— Например?
— Ну, во-первых, он всегда хорошо обращался с Папа Попопополусом, продавцом фруктов. Все остальные просто не обращают внимания на бедного старика… А еще Энн Пибоди. Когда антиквары собирались вместе, Энди всегда беспокоился о том, чтобы Энн присутствовала, даже порой приносил ее чуть не на руках. Энн девяносто лет, и у нее все еще есть магазин, хотя за последние четыре года она едва ли продала крупинку соли. — Утюг легко ходил по спортивной рубашке в красно-серую полоску. — Что в нашем деле хорошо, так это то, что не надо носить белые крахмальные рубашки.
— А у Энди хорошо шли дела? Я имею в виду, в финансовом отношении?
— Я думаю, неплохо. Он писал статьи в журналы и вел вечерние курсы по антиквариату. Каждому из наших приходится подрабатывать на стороне — если нет богатого дядюшки. Вот Си Си — профессиональный пикетчик. И в это утро, в такой холод, он тоже работал.
— Где?
— Не знаю. Он идет туда, куда посылает агентство. Ему работа нравится, да и платят в плохую погоду в полтора раза больше.
— И у мисс Дакворт есть побочный заработок?
— Ей-то зачем? Я думаю, у нее денег хватает. Она продает отличные вещи — избранным клиентам. У нее есть шератоновский ломберный столик, за который я бы ничего не пожалела! Это не для нас…
— Я удивился, когда нашел в Хламтауне такой дорогой магазин.
— Мне кажется. она хотела быть поближе к своему парню. Да место не так и важно: покупатели пойдут за тем, что ищут, на край света.
— Но разве не рискованно держать ценные вещи в таком районе?
Айрис нахмурилась.
— Вы совсем как все остальные! Думаете, что район, пришедший в упадок, — рассадник преступности. Это не так! У нас все спокойно.
Она замолчала, сосредоточившись на воротнике блузки.
Журналист встал.
— Что ж, я, пожалуй, займусь делом. Пойду, опробую новую машинку. Может, напишу что-нибудь про аукцион.
— Да, кстати, — вспомнила Айрис, — видите на тумбочке ампир стоит коробка со старыми ключами. Посмотрите, может, один из них подойдет к вашему замку.
Он заглянул в коробку и увидел ключи длиной сантиметров по десять.
— Нет, я не намерен запираться, — сказал журналист.
Вернувшись к себе, Квиллерен открыл дверь и нащупал выключатель, связанный одновременно с тремя источниками света: лампой для чтения возле кресла, напольной лампой у бюро и раскрашенным розами реликтом на хромом столике. Потом поискал глазами котов — как делал всегда, приходя домой.
Вот и они — сидят на позолоченных стульях, как король и королева на престоле. Каштановые лапки изящно поджаты под белоснежные грудки, а шоколадные уши — словно маленькие короны.
— А вы, ребята, выглядите ничего себе, — заметил Квиллерен. — Быстро же вы освоились.
Коко прищурился и сказал «Йоу», а Юм-Юм посмотрела на приятеля немного косыми глазами с таким видом, словно хотела сказать: «Не понимаю, о чем вы толкуете!», и что-то промурлыкала. Обычно она издавала высокие вопли, но в редкие спокойные минуты произносила только «м-м-м», не раскрывая рта.
Журналист принялся за работу. Он открыл футляр пишущей машинки, ударил по паре клавиш своего нового приобретения и подумал: может, Энди был благоразумным, этичным, умным и приятным, но с машинкой он обращался неряшливо. Внутри мусор от стирательной резинки, лента изорвана в лохмотья. Более того, недостающей буквой оказалась не малоупотребительная "Z", а вездесущая "O". Квиллерен начал печатать:
«Дух п*к*йн*г* Эндрю Гланца н*сился над Хламтаун*м, к*гда б*гатства эт*г* уважаем*г* антиквара пр*давали на аукци*не сливкам г*р*дских любителей древн*стей».
Он описал сливки: их нарочито безвкусную одежду, странные разговоры, продуманные выражения лиц. За день он не сделал ни одной заметки: за двадцать пять лет газетной беготни его память приучилась работать не хуже фотоаппарата.
И все же статья продвигалась медленно. Стол шатался, нехватка "O" выводила из себя, а от звездочек, которые он вставлял для наборщика, было уже тошно. К тому же его то и дело отвлекало воспоминание о глазах. Квиллерен знал, что выражал их взгляд. Он означал одно из двух: элегантная мисс Дакворт либо близорука, либо… испугана.
Квиллерена насторожило низкое ворчание, исходившее из горла Коко. Вскоре кто-то поднялся по лестнице и зашел в соседнюю комнату. Несколько минут спустя где-то зазвонил телефон. Потом тяжелые шаги снова раздались в коридоре.