Мисс Дакворт сказала:
— Не обязательно платить за него до Рождества. Почему бы вам не взять его домой и не наслаждаться им на праздниках? Здесь он просто собирает пыль.
— Хорошо! — неожиданно для себя решился журналист. — Я дам вам двадцать долларов в залог.
Он покатил круглый герб к парадной двери.
— Вы справитесь сами? Может, попросите Си Си помочь вам затащить его наверх? — предложила она. — И не уроните герб на ногу! — Квиллерен со своим грузом уже спускался по ступенькам.
Когда журналист с неожиданным приобретением добрался до прихожей Коббов и остановился, чтобы перевести дух, он услышал доносившийся из магазина голос Си Си.
— Да ты не отличишь черного ореха от дыры в собственной голове! — кричал антиквар. — Лучше сразу признай это!
— Если это черный орех, я съем свой костыль. А ты известный жучила! Дам тебе двадцать баксов и ни цента больше!
Квиллерен сам героически поднял герб к себе в комнату.
Коты спали в кресле — переплелись, как Инь и Янь, — и журналист не стал их беспокоить. Он приставил реликвию Макинтошей к стене и вышел, надеясь, что успеет сделать еще несколько дел. Надо бы зайти в магазин Бена, но сначала Квиллерену хотелось встретиться с разговорчивой Сильвией Катценхайд. Ему нравились словоохотливые субъекты: они так облегчали его работу!
Добравшись до «Всякой всячины», журналист придержал дверь, пропуская хорошо одетого человека, выходившего с объемистой покупкой, завернутой в газету; из импровизированной упаковки во все стороны торчали какие-то черные шланги. В самом магазине покупательница торговалась из-за кресла, сделанного из автомобильных шин.
— Милая моя, — отвечала ей Сильвия, — возраст и действительная стоимость не имеют значения. Всякая всячина и есть всякая всячина: остроумие и экстравагантность плюс немного вождения за нос. Либо вы усекаете, либо нет, как сказал бы мой сын.
Миссис Катценхайд оказалась приятной, ухоженной, уверенной в себе женщиной, которая держалась лет на сорок, хотя наверняка разменяла уже шестой десяток. Квиллерен видел много таких рядовых женского вспомогательного корпуса в художественном музее — все одинаковые, все в хорошо сшитых твидовых костюмах, блузках из джерси, все при золотых цепочках и туфлях из крокодиловой кожи. В качестве небольшого чудачества, без которого в Хламтауне, похоже, нельзя было обойтись, Сильвия добавила к этому набору черные хлопковые чулки.
Квиллерен представился и сказал:
— Мне показалось, что от вас выходил господин с какими-то шлангами…
— Вы совершенно правы! С чучелом осьминога, — подтвердила миссис Катценхайд. — Жуткая вещь! Я рада, что сбыл ее судье Беннету из муниципального суда. Вы с ним не знакомы? Он купил осьминога в подарок жене на Рождество. Она без ума от головоногих.
— Почему вы специализируетесь…
— На всякой всячине? Это идея моего сына. Он сказал, что мне нужно как-то отвлечься. — Сильвия зажгла сигарету. — Вы не знали моего покойного мужа? Он был членом городского совета. А сын изучает право… Простите, может, хотите сигарету?
Квиллерен отказался.
— Но почему всякая всячина? Почему не что-нибудь более…
— Изящное? Все мои друзья тоже удивляются. Но ведь чтобы заниматься настоящей стариной, нужно что-то знать. К тому же мой сын утверждает, что людям нужна именно всякая всячина. Если какая-то вещь непривлекательна на вид, плохо сделана, вообще второго сорта — она великолепно продается. Я этого просто не понимаю.
— Тогда, наверное, вы ничего не купили на…
— Вчерашнем аукционе? Хозяйка удивительно хорошо умела читать мысли. — Только небольшую люстру в свою квартиру. Когда мой муж умер, я продала особняк в Затерянных Холмах и переселилась в Орлиное Гнездо. У меня чудесная квартирка, и, поверьте, обставленная не всякой всячиной!
— А как антиквары относятся к вашей работе? У вас есть…
— Взаимопонимание? Определенно! Я хожу на все их собрания, и мы отлично ладим. Когда я только открыла торговлю, меня опекал Энди Гланц и дал много ценных советов. — Она вздохнула. — Меня потрясла эта потеря. Вы знали Энди?
— Нет, никогда не видел. Он…
— Что ж, тогда я скажу вам. Всегда создавалось впечатление, что на Гланце белый галстук и фрак, даже если он в рабочих брюках скоблил какую-нибудь мебель. И он был таким красивым… И умным. Я всегда жалела, что он остается холостяком. Так обидно!
— Разве он не был более или менее связан с…
— Драконихой? Не формально, но они были бы прекрасной парой. Жаль, что он связался с этой…
— Вы имеете в виду… — произнес Квиллерен с многозначительной паузой.
— Ну вот, снова я разболталась! Сын говорит, что с тех пор, как попала в Хламтаун, я стала неисправимой сплетницей. Не скажу больше ни слова!
И она не сказала.
В положении Квиллерена была некоторая двусмысленность. Он пытался расследовать то, что никто не просил его расследовать; он не был даже полностью уверен, что для расследования есть повод. Любой разумный человек давно бы уже бросил это дело.
Задумчиво поглаживая усы, Квиллерен все-таки решил предпринять очередной шаг. Он отправился в магазин «Немного старины», о чем впоследствии пожалел.
Магазин находился рядом с «Древностями» Кобба — в одном квартале с «Голубым драконом», бывшим экипажным сараем, где теперь обосновался Рассел Пэтч, угловым магазином Энди и торговлей всякими мелочами, удовлетворявшей спрос жителей Хламтауна на молитвенники в тисненных обложках и черные панталоны с красной отделкой. Вывеска «Немного старины» красовалась на первом этаже здания, напоминавшего дом Коббов, только вдвое более обшарпанного и менее широкого. Если верить табличке на стене, верхние этажи были отданы меблированным комнатам для мужчин.