— Бен должен был тебя предупредить. Эта ложа опасна уже много лет.
— Откуда ты знаешь?
— Ее закрыли еще в сороковых годах. Она называется Ложей привидений.
— Как ты думаешь, Бен знал об этом?
— Все об этом знают, — сказала Мэри. — Поэтому крест так и не сняли. Даже Росс не стал рисковать, а ему море по колено.
Проводив Мэри взглядом до самого ее дома, Квиллерен не спеша взобрался по лестнице. Наверху его ждали коты в совершенно одинаковых позах: они сидели на задних лапах, вопросительно загнув кончики хвостов.
— Ах вы, негодники! — сказал Квиллерен. — Наверное, вам ужасно понравилось проходить сквозь стены, как парочка привидений!
Коко потерся подбородком о столбик перил, и крошечные клыки звонко щелкнули по старому красному дереву.
— Хочешь почистить зубы? — спросил журналист. — После Рождества отведу тебя к кошачьему дантисту.
Коко потерся о столбик затылком — заискивающий жест.
— Не подлизывайся! Меня не одурачишь!
Квиллерен взъерошил гладкую шерсть на спине кота.
— Интересно, какие еще тайные подвиги ты совершил?
Был вечер среды, а в четверг утром Квиллерен получил ответ. Перед самым рассветом он повернулся в полусне и обнаружил, что уткнулся носом в кошачий мех. На подушке лежала Юм-Юм. Ее шерстка приятно пахла. Квиллерен мысленно перенесся на сорок лет назад, на солнечный задний двор, где на веревке развевалось белье. Свежепостиранное, оно благоухало солнцем и ветром, совсем как сейчас Юм-Юм.
Из кухни донеслось знакомое «йауук!». Так Коко говорил «доброе утро» и одновременно зевал. За «добрым утром» последовал стук — кот спрыгнул с холодильника на стол, а оттуда на пол. Войдя в комнату, Коко остановился посреди ковра и выставил передние лапы, с наслаждением потягиваясь. Потом очень медленно вытянул заднюю лапу — только левую. Потом подошел к кровати-лебедю и ясным голосом потребовал завтрак.
Журналист не спешил вылезать из теплой постели, а только шутливо протянул коту руку. Коко обошел ее и потерся кофейной мордочкой об угол кровати. Потом направился к книжному шкафу и почесался о ножку. Потом подошел к креслу и провел подбородком по его углам.
— Что ты задумал? — спросил Квиллерен.
Коко неторопливо приблизился к пузатой печи, осмотрел ее, нашел ручку дверцы зольника и прижался к ней мордой. Потерся слева, затем справа, дверца щелкнула и приоткрылась — всего на волосок, но любопытный кот распахнул ее лапой настежь.
В то же мгновение Квиллерен вскочил с кровати и нагнулся над зольником. Тот был полон бумаги — напечатанные листы, целая стопка толщиной в пять сантиметров, аккуратно переплетенная в серую обложку. Текст был напечатан на машинке с плохим "О" — буква выпрыгивала над строчкой.
В сером утреннем свете двадцать третьего декабря Квиллерен начал читать роман Энди. Героиня оказалась глупой болтушкой, которая собиралась добавить в виски своего мужа-алкоголика тетрахлоруглерод, чтобы избавиться от него и выйти замуж за мужчину с большими сексуальными способностями.
Он прочитал уже шесть глав, когда пришли за шведским бюро: шофер в униформе и три грузчика. После этого пора было бриться, одеваться и ехать в центр. Журналист засунул рукопись обратно в зольник.
Встреча Квиллерена с главным редактором продлилась больше, чем оба ожидали. Она плавно перешла в длительный обед с некоторыми важными лицами, сервированный в отдельной комнате пресс-клуба. Возвращаясь поздним вечером в Хламтаун, журналист ликовал.
Состояние колена улучшилось настолько, что он даже смог взбежать в особняк Коббов через две ступеньки. Войдя в прихожую, Квиллерен замедлили шаг. Магазин «Древности» был открыт. По комнате рассеянно ходила Айрис, проводя тряпкой по подлокотникам бостонского кресла-качалки.
— Я не ждал вас так быстро, — сказал журналист.
— Я подумала, что мне стоит поскорей открыть магазин, —ответила миссис Кобб усталым голосом. — После вечеринки, может быть, еще будет достаточно покупателей, а видит Бог, нам нужны деньги. Со мной приехал Деннис, мой сын.
— Вчера мы кое-что для вас продали, — сказал Квиллерен. — Мне очень не хотелось отдавать свое бюро, но одна женщина готова была заплатить за него семьсот пятьдесят долларов.
Айрис была скорее благодарна, чем удивлена.
— Кстати, вы не откладывали для Холлиса Прантца старых приемников? — поинтересовался он.
— Старых приемников? Нет, откуда им у нас взяться?
В тот же вечер Квиллерен закончил читать роман. Все оказалось так, как он и ожидал. Среди героев были неверный муж, сладострастная разведенная дама, бедная богатая девушка, которая инкогнито держала шикарный магазин, и — в последних глава — бывшая школьная учительница, наивная до глупости. Для полноты картины Энди к тому же ввел мошенника, девочку-подростка, торговца наркотиками, содомита, продажного политика и бывшего полицейского, который, похоже, служил рупором возвышенно-банальных идей автора.
«Почему, — спрашивал себя Квиллерен, — Энди спрятал эту рукопись в зольнике пузатой печи?»
В какой-то момент чтение было прервано стуком в дверь, и подтянутый молодой человек в белой рубашке и галстуке-бабочке представился сыном Айрис.
— Мать говорит, что вам нужен письменный стол, — промолвил он. — Мы можем перенести тот, что в ее комнате.
— Аптекарский? Я не хочу лишать ее…
— Она говорит, что он ей не нужен.
— Как она себя чувствует?
— Ужасно! Выпила таблетку и уже легла.
Они перенесли стол и подходящий стул — виндзорский, смягким плоским сиденьем и изящной спинкой. Квиллерен попросил Денниса помочь поднять на камин герб Макинтошей и, наконец, снял портрет кислолицей старухи, которая вечно портила ему настроение. Потом журналист снова погрузился в чтение. Он встречал худшие книги, но мало. У Энди не было чутья к диалогу и чувства сопереживания героям. Что заинтересовало журналиста, так это продажа наркотиков. Один антиквар в романе сбывал марихуану так же, как шкафы красного дерева и мейсенские блюда. Если к нему в магазин заходил покупатель и спрашивал резной дверной косяк, значит, ему нужен был «косячок».